© Север Г. М., 2006
У Марциала имеется ряд эпиграмм, которые представляют собой некую квинтэссенцию его творчества и мировоззрения. По этим эпиграммам можно изучать, во-первых, собственно метод автора, во-вторых, ежедневный быт Рима I—II вв. Причем ни у какого античного автора такого материала — в таком живом, наглядном, доступном виде — больше нет.
Марциала следует поставить на первое место в списке авторов, по текстам которых восстанавливаются детали рутинного быта и аспекты общественной жизни. Марциал — масса бесценных данных (примеров, референций, аллюзий), и главная ценность этого материала — актуальность. Это не трактат, не справочник, не учебник; это живой текст, фрагмент реальной современной автору жизни.
Эпиграмма XII 28 — одна из таких, характерно информативных. Здесь каждый стих отсылает к реалии, которую во время Марциала можно было увидеть, услышать, пощупать, попробовать, понюхать. При этом каждая такая отсылка сама по себе является показательнейшим компонентом поэтического метода автора.
Персонажем эпиграммы является некий Гермоген, чемпион по воровству платков. (Комментаторы отмечают, что образ Гермогена Марциал заимствовал у Катулла. У Катулла был некий Азиний, который таскал платки у сотрапезников, см. XII. Тем не менее образ у Марциала намного живее и ярче.) Реального прототипа Гермогена, можно сказать с уверенностью, не существовало. Об этом говорят специфичность эпиграммы (в частности, характерная композиция «напоказ»), собственно имя Гермоген (Ἑρμογένης — рожденный Гермесом, божеством греческого пантеона, в числе прочего божеством мошенников и воров; у римлян аналог — Меркурий). Это в общем распространенное имя в контексте эпиграммы, тем не менее, выглядит искусственно.
Эпиграмма адресована знакомому Марциала Кастрику. Марциал — не такой автор, который будет что-либо упоминать «ради красного словца». Нет сомнения, что этим текстом Марциал оформил и развил предмет реальных бесед; посредством Гермогена обозначил некую ситуацию, хорошо известную Марциалу, Кастрику и определенному кругу прочитающих этот текст.
Следуя композиции, можно представить, что беседы с Кастриком велись о «ценностях» общества:
1) государственная служба, позволяющая бесстыдно и неограниченно набивать карманы;
2) «идущие на смерть» в угоду интересам устроителя (игры обычно устраивались по конкретному идеологическому и политическому поводу);
3) скачки, со всеми «закулисами» и соответствующим антуражем;
4) бесконечные обеды, роскошная бестолковщина, вообще бесконечная праздность, обеспеченные грабежом провинций (эта тема обособляется у Марциала в отдельный предмет исследования);
5) модные заморские культы, экзальтированный эпатаж.
Эпиграмма начинается с референции на Массу, дело которого было как раз актуально — в 94—96, когда Марциал писал и выпускал книгу XII. Сравнение Массы с Гермогеном, с нереальным масштабом его платочного воровства — характернейший элемент метода Марциала. При этом платочная клептомания Гермогена имеет подчеркнуто безобидный характер, а само имя «Гермоген» соотносится с высоким государственным постом. Это придает дополнительный вес скрытым «авансам» Марциала в адрес государственного аппарата Домициана — в его время воровство и коррупция приобрели огромный масштаб.
Hermogenes tantus mapparum, Castrice, fur est,
quantus nummorum vix, puto, Massa fuit.
Tu licet observes dextram teneasque sinistram,
inveniet, mappam qua ratione trahat.
Cervinus gelidum sorbet sic halitus anguem,
casuras alte sic rapit Iris aquas.
Nuper cum Myrino peteretur missio laeso,
subduxit mappas quattuor Hermogenes.
Cretatam praetor cum vellet mittere mappam,
praetori mappam surpuit Hermogenes.
Attulerat mappam nemo, dum furta timentur,
mantele a mensa surpuit Hermogenes.
Hoc quoque si deerit, medios discingere lectos
mensarumque pedes non timet Hermogenes.
Quamvis non modico caleant spectacula sole,
vela reducuntur, cum venit Hermogenes.
Festinant trepidi substringere carbasa nautae
ad portum, quotiens paruit Hermogenes.
Linigeri fugiunt calvi sistrataque turba
inter adorantes, cum stetit Hermogenes.
Ad cenam Hermogenes mappam non attulit unquam,
a cena semper rettulit Hermogenes.
Кастрик, какой Гермоген платков расторопный ворюга!
Думаю, Масса и тот денег так лихо не брал.
Хоть ты за правой следи, держи хоть за левую руку,
уворовать твой платок способ всегда он найдет;
змей ледяных из норы дыханьем так гонят олени,
также Ирида в себя воды вбирает небес.
Павшему стали просить недавно Мирину пощады —
целых четыре платка свистнул тогда Гермоген.
Претор однажды метнуть платок намеленный собрался —
преторов этот платок тоже стащил Гермоген.
Как-то, покражи боясь, с платком ни один не явился —
скатерть тогда со стола просто стянул Гермоген.
(Если не хватит стола, тогда покрывала на ложах,
с ножек чехлы у столов смело сдерет Гермоген.)
Солнце горячим огнем когда распаляет арену,
тянут завесу назад, если пришел Гермоген.
В страхе спешат паруса убрать моряки поскорее,
только заметят, как к ним в гавань вошел Гермоген.
В лен облаченных толпа обритых носителей систров
в панике мчится, когда в храме склонен Гермоген.
Пусть никогда на обед платка Гермоген не захватит,
только с обеда всегда выйдет с платком Гермоген.
2. Масса Бебий (Massa Baebius) — прокуратор Африки, известнейший в свое время расхититель казны и доносчик. Упоминается как минимум у Тацита и у Плиния Младшего, друга Марциала. Плиний, будучи претором, в 93 признал Массу виновным в вымогательстве и расхищении провинциальной казны, и имущество Массы было арестовано. См. у Тацита («Анналы» IV 50):
Бебий Масса, один из прокураторов Африки, уже в то время опасный каждому честному; среди обстоятельств всякого зла, которых мы дальше коснемся, он появится еще не раз.
См. у Плиния («Письма» VII 33; Тациту):
Сенат назначил меня вместе с Гереннием Сенеционом защитником провинции Бетики против Бебия Массы и после осуждения Массы постановил, чтобы его имущество было поставлено под надзор государства.
Даже такой известный на всю империю злодей не наворовал столько золота, сколько платков украл Гермоген.
5. Змей ледяных из норы дыханьем так гонят олени. Гермоген такой прирожденный ворюга, что для него платки извлекаются сами собой, «по природе» — точно так же, как змеи не выдерживают оленьего дыхания и выползают наружу из нор. Когда змея выползает из норы, олень поддевает ее рогами, берет в пасть, идет к воде, вымачивает (чтобы «вымыть» из нее яд) и съедает. В древних писаниях утверждается, что олени поедают змей «для омоложения», чтобы усвоить «змеиную силу молодости».
6. Ирида — (Ἶρις, радуга), божество греческого пантеона. Дочь бога подводных чудес Тавманта и океаниды Электры, внучка титана Океана. Богиня радуги, вестница богов. Древние представляли, что радуга образуется впитывая влагу облаков; см. напр. у Цицерона («О природе богов» IV 50):
Ведь сама радуга образуется из облаков, каким-то образом окрасившихся...
(Хотя уже у Аристотеля в «Метеорологике» (III) дано описание радуги, с отличием его от гало, как особенное отражение солнечных лучей.) Дар воровства платков, таким образом, у Гермогена имеет божественную природу.
7. Павшему... Мирину. Мирин — известный в свое время гладиатор, о котором Марциал упоминает также в «Книге зрелищ» (XXII). Бои не всегда заканчивались «смертельным ударом». В большинстве случаев побежденный терял сознание, или, обессилев от ран, опускался на колени. Если он не желал биться «до последнего вздоха», то ложился на спину, отбрасывал оружие в сторону и просил о пощаде — поднимал левую руку и вытягивал большой или указательный палец. Право смерти или пощады принадлежало устроителю игр. Однако уже во времена республики существовал обычай, по которому зрители сами могли требовать смерти или пощады. Если раненый гладиатор бился смело и до последнего, зрители махали платками, поднимали большой палец и кричали «Пусть бежит!». Если устроитель (после Республики — император) также махал платком и поднимал большой палец, раненому возвращалось оружие и даровалась жизнь. Несчастного Мирина пришлось миловать пять раз, потому что первые четыре платка украл Гермоген.
10. Преторов этот платок также стащил Гермоген. Платок в правой руке магистрата (чаще городского претора, praetor urbanus), который тот бросал на землю, подавая сигнал к началу скачек. См. у Светония («Нерон» XXII):
И какой-то вольноотпущенник бросал платок с магистратского места...
У Ювенала (XI, 193—194):
Тем временем зрелища мегалезийского платка украшают идейские торжества...
У Квинтилиана («Наставления» I 5, 57):
И на mappa также, знакомое по цирку слово, претендуют финикийцы...
Как считается, сам обычай бросать платок как сигнал к началу скачек восходит к Нерону. Нерон, который чрезмерно увлекался скачками, однажды засиделся за обедом и опоздал к началу скачек в честь Мегалезий. Народ на улице заволновался, с нетерпением ожидая его появления. Тогда он бросил из окна полотенце, которым вытирал руки, подавая таким образом знак, что уже отобедал и сейчас появится в Цирке. С тех пор Мегалезийские скачки в Цирке начинались с того, что претор бросал наземь белый платок, подавая сигнал «все готово». Выражение mappam mittere стало фразеологизмом, означавшим «давать старт, подавать сигнал к началу чего-либо». В то же время у Диона Кассия упоминание об этом обычае встречается уже в связи с Калигулой («Римская история» LIX 7):
На скачках он сам <Гай Калигула> не бросал платок колесницам, но наблюдал зрелища с переднего ряда со своими сестрами и коллегами по Августалиям.
Мегалезии — апрельские празднества в честь богини Мегалы. Мегала (Megale, великая) — эпитет «матери богов» Кибелы. Августалии — жреческая коллегия, учрежденная Тиберием в честь Августа.
11. Было, платков не принес никто. Первое значение слова mappa — собственно «салфетка». Обедали римляне следующим образом. Кушанья готовились в таком виде, чтобы их можно было сразу класть на тарелку кусками. Тарелку держали в левой руке, куски брали правой (столовых приборов не было). Mappae представляли собой небольшие лоскуты лохматой льняной ткани; ими утирали руки и рот. Mappae гости приносили с собой (отсюда упрек Катулла Азинию — за то, что тот потихоньку, in ioco atque vino (за шуткой и вином), таскал такие салфетки у сотрапезников). Остатки блюд гости обычно уносили с обеда домой. Напр. у Петрония гости Трималхиона набирали полные салфетки фруктов (LX):
Когда после сей здравицы кое-кто стал хватать со стола фрукты, мы и сами набили салфетки.
У самого Марциала ценитель бесплатного Цецилиан уложил в салфетку весь обед: свиные соски, грудинку, куропатку (куропаток готовили на двоих каждую), половину мурены, морского окуня, цыплячью ножку, голубя со всей подливкой и т.д.; затем (II 37):
Все набрав, завязал в салфетке мокрой,
передал, чтобы снес домой, мальчишке.
Гермоген же в последней строке эпиграммы тащит домой ворох салфеток (или скатерть, если салфеток никто не принес).
14. С ножек чехлы у столов смело сдерет Гермоген. Здесь воровство Гермогена выходит за рамки мелкой кражи платков — обеденный стол (mensa) был главным предметом обстановки римского дома и являлся роскошью, индикатором социального статуса. Самые дорогие столы изготавливались из цитрового дерева (предп. африканская туя, Thuja articulata), произраставшего в Атласских горах (совр. горный массив Атлас). Ножки самых дорогих столов делались из индийской слоновой кости. О столах цитрового дерева см. X XCVIII, 5—6:
Хочешь, чтобы твои смотрел я лампы,
стол цитровый, слоновой кости ножки?
XIV LXXXIX:
Вот плодоносных дерев из леса Атланта подарок.
Кто золотой тебе стол дарит — тот меньше дает.
О цитровом дереве и дорогих столах см. у Плиния (XIII XXIX):
В Атласских горах произрастает дерево, обладающее специфическими свойствами, о которых мы уже говорили. По соседству с этими горами расположена Мавретания, богатая цитровыми лесами, — деревьями, с которых повелось пристрастие к роскошным столам... До нашего времени сохранился стол, принадлежавший М. Цицерону, за который он, несмотря на свои сравнительно умеренные средства, отчего это только удивительнее, заплатил не менее миллиона сестерциев.
У самого Цицерона имеется, возможно, самое первое упоминание в латинской литературе о столах из мавретанского цитруса («Против Верреса» II IV, 17):
Это ты, ни от кого не таясь, отнял в Лилибее у Квинта Лутация Диодора, получившего от Луция Суллы по ходатайству Квинта Катулла права римского гражданства, его огромный и великолепный стол цитрового дерева.
О ножках из слоновьих бивней см. II XLIII, 9—10:
Ножки ливийских столов твоих из кости индийской,
мой же стоит черепком буковый столик подперт.
XIV XCI:
Ты сомневаешься в том, быков что несущие тяжких,
будут способны держать стол из ливийских досок?
Ср. у Ювенала (XI, 122—124):
Если стол их широкий не держит
крепко слоновая кость с разинувшим пасть леопардом,
выточен что из клыков...
О столах также см. VII XXXIII, 5—6:
Или, скорей, мишуры клочок золотой: его ногтем
ловкий слуга соскоблил с ножки стола твоего.
XI XXIX, 7:
Вот тебе слуги, вино, столы, золоченая утварь...
XI LXX, 7—8:
Звонкая если тебя прельщает монета, продай же
утварь, столы, серебро, муррину, дом да поля.
16. Тянут завесу назад. Марциал возвращается в амфитеатр, именно в Колизей. Амфитеатр Флавиев, «восьмое чудо света», был одним из значительнейших явлений в жизни Рима. Построен в 80 на месте дворца «безумного владыки» Нерона и был таким же грандиозным, как снесенный дворец. Стодневным играм по случаю открытия амфитеатра Марциал посвятил свой первый сборник «Книгу зрелищ» («Liber de Spectaculis»). В плане Колизей представляет собой эллипс с внешним обводом 527 м; оси эллипса составляют 188 м в длину и 156 в ширину. Внешняя стена амфитеатра представляет собой четыре ряда аркад общей высотой 57 м. Над этим сооружением под небольшим углом, почти горизонтально, были установлены мачты. На эти мачты моряки мизенского флота, более всех умелые в обращении с парусами, натягивали огромный навес; он защищал зрителей и бойцов от дождя или палящего солнца. См. тж. IX XXXIX, 5—6:
Скользок пускай и помост, обрызган корикским шафраном;
тента пускай натянуть Нот быстролетный не даст.
Аналогично о навесе в театре Помпея (XI XXI, 6):
Точно Помпеев навес, ветром не вздутый, лежит.
Когда Гермоген приходил в амфитеатр, навес, независимо от погоды, убирался.
17. В страхе спешат паруса убрать моряки поскорее. Речь, возможно, идет о моряках из Мизена по ст. 16. При Августе в Мизене, на побережье Кампании, была создана мощная морская база. Гермогена, очевидно, хорошо знали и там.
19. Толпа обритых носителей систров. Жрецов богини Исиды. Их называли sistrata turba (толпа с погремушками); во время богослужений они трясли систрами (sistra или crepitacula; трещотки, род кастаньет). Одежда жрецов шилась из белоснежного льна, на который не мог не позариться Гермоген. Исида — божество египетского пантеона; сестра и супруга Осириса, мать бога Хора и богини Бубастис; одна из величайших богинь древности. Следует понимать, что Гермогена знали также в Африке.
На сайте используется греческий шрифт
© Север Г. М., 2008—2016